Долгий сон - Страница 163

163

Впрочем, лет через тыщу кто-то умный умно назовет это «юношеским эгоцентризмом» — тем, кто собрался сейчас у Березихи, для решения ее судьбы хватило бы и минуты: эка важна шишка! Она и не догадывалась, что ее «вопрос» займет именно минутку-другую в череде неспешных, но важных бесед. Когда Березиха, в очередной раз выйдя в сени за холодным квасом, наконец соизволила махнуть рукой, девушка послушно встала и на ногах, ставших вдруг ватными, робко прошла в горницу. Уже и не помнила, когда чего боялась — но перед встречей с Епифаном и Бродом — сробела…

И было отчего: про Епифана разные слухи даже среди знающих белиц ходили. То ли он сам варгой был, то ли будет… То ли стражем был, то ли Соль Земную к Хрону собирал… У него особо и не расспросишь — появится раз-другой за год….

А уж Бро-о-о-од! Ну, это САМ Брод! Даже Березиха, которая ничего и никого важней своих свитков да буквиц не ставила, слово САМ больши-и-и-ими такими буквицами говорила! Даже не буквицами, а буквищами. Про него точно знали — его устами варга говорит, нынешний. Или даже кто повыше — может, и Сварог иной раз… А может, и Род… Тоже не расспросишь. А хооочется!

Все эти мысли были так явственно написаны на ее старательно-послушной мордашке, что Епифан с Бродом даже ухмылки спрятать не смогли. Епифан деланно собрал к переносице густые брови:

— Это как же, девица-красавица?

Олия во все глаза уставилась на него: чего «как»? О чем пытает Епифан?

— За пару годиков весь путь от младшей белицы до чистой чтицы — это мало кто проходил! А за нонешний год — всего полшажочка… Сама знаешь, как лень выгонять надобно!

Вмешалась Березиха:

— Нету лени, Епифан. Выгоняла столько, что уж и выгонять нечего… Целый лист прочесть можно, пока один правеж на лавке отлеживает. Да опять за свое!

— Вот про то и речь. — Епифан все еще держал брови сведенными, но Олия чувствовала, что грозить ей очередным «правежом» тут никто не собирается. Не их забота — какой-то девке зад прутами расписывать. — Что же это у тебя за такое «свое»?

Олия жутко-решительно прошептала:

— Чтобы интересно было… и явственно… Чтобы один сказ с другим вязать… потому как разные с одинакими часто идут… Ну, в одном похожее, в другом.. Значит, корень один, и в единый сказ сводить надо!

— Ишь ты… — Брод шевельнулся тяжелой седой глыбой слева от стола. — А кто надоумил-то одинакое в разном искать? Это ж Соляные крупицы Хрона, им цены нет!

— Н-не знаю… само…

Встряла упрямая Березиха, возразил Епифан. Заговорили, словно и не было ее тут. Препирались аж минуточек несколько — и она завороженно начала понимать, что Епифан-то с Березихой… Ну может и не сейчас… А раньше, годков на сто… Ух, как они! — покраснела. Потом еще сильней, потому как понятливо гукнул в бороду Брод, спорщики стыдливо замолчали, подтверждая догадку Олии.

А Брод пришлепнул ладонью по столу:

— Так и быть тому. Веди ее к Хрону, в солянницу. Там поглядит на девку. Может, и вправду, письмо Рода.., — оборвал сам себя, пока не сказал лишнего.

— Слушаю, — уже совсем серьезно промолвил Епифан, слегка склонив голову.

В дверях остановил ее оклик Березихи:

— Погодь! Батюшко Брод… Ну как мне ее от стражиц-то отвадить? Совсем девку с ума свели… И по ночам бегает, и завсегда как только сможет. Скажи хоть ты свое слово — не удержу ведь девку!

— А ты и не держи. Все равно не в силах. Но коль уж неймется… Наставь, поучи да поправь!

— Уж поправлю, батюшко. Обоих… вот ужо поправлю!

x x x

Очнулась от визга, мотнула головой, встала на четвереньки. Визг не стихал, сплетаясь с ревом, руганью и страшным стуком топоров да мечей. Рубились там, наверху — а визжали здесь, в трюме. Вскинулась — помеж тюков навалилась кольчужная груда в шлеме, задранными вверх стоптанными сапогами, а из под нее — край рубашки и ноги голые: той, младшей полонницы. Не помня себя, кошкой метнулась: ровно к котенку своему, сзади в глотку впилась, рванула на себя и чуть не упустила заново, когда почуяла: мертвяк!

Тот и вправду мертво стукнулся в пол, — успела из-под него, все также визжа, выбраться девчонка. Олия глянула вверх, поняла — оттуда свалился, мертвый уже. Щит как был, так на левой руке и остался, а заместо правой культя по локоть, брызжет кругом красным. Не поймешь — из своих, из чужих… Сама не заметила, как людей конунга «своими» назвала. Может потому, что те, с разрисованным парусом, ох и лютыми к ней были! Не заметила, как на пол-лестнице уже и куртку неповоротливую скинула, запоздало куснув губу уже почти на палубе — там хоть веревка была тяжелая… подспорье никакое, а нужное…

Привычной болью отдались виски — снова не заметила, как ушла в «светлый шаг» — когда на пол-дыхания время дли-и-и-инное делается! Много-много успеть-увидеть-услышать-пройти-отбежать можно… Вот как сейчас, поднырнув под длинный топор, что над самой головой песню смертную пропел. Не в нее метили — ощерившись, страшно рубились двое: меч на топор, щит на щит, шлеп на шлем, глаза в глаза и рев в рев… И кругом рубились — насмерть, обреченно: тонул разбитый драккар нападавших, их всего с десяток на «наш» перебралось, и понимали они: или одолеть команду Олафа, или на дно следом за своим драккаром уйти.

Пока валялась в трюме, люди Олафа чужих уполовинили, но доставалось им тоже нелегко: кто-то еще лез на борта, в клочьях налетевшего тумана чья-то мачта справа надвигалась — поди, разберись…

Белкой шмыгнула к борту, оглянулась по сторонам — и аж зубы свело накатившей ненавистью — тот, с топором — Рыжий! Медленно-медленно врубился его топор в подставленный щит. Подсел от удара «наш», хромавший уже на ногу, медленно-медленно повернулся с мечом вскинутым и получил под кольчугу нож потаенный… Тяжело шагнул, глубже нож принимая, уже почти мертвый, повел вниз серебристую сталь меча, но локтем ударил его в лицо Рыжий, отбил меч, из ослабевшей руки звякнувший.

163