Долгий сон - Страница 65

Медленно встала, ощущая боль исхлестанного тела. Терпеть можно… Наклонилась, сдержав стон, собрала с пола брошенные у лавки прутья.

Повернулась к Матвеичу и низко, в ноги, поклонилась ему, проговорив заученную фразу:

— Спасибо за розгу, батюшка…

Выпрямилась, тут же плотно прикрыв руками низ живота. Крепкие груди жадно звали темными сосками, но взгляд девушки исподлобья был упрям: дескать, не взяла еще твоя…

Так же, взглядом, ответил Матвеич: «Погоди, девка…»

С деланным равнодушием отвернулся, велел тетке:

— Неси-ка с сеней веревок.

— Зачем? — чуточку охрипшим голосом спросила девушка. — Я же не закрывалась и не дергалась! Зачем вязать-то?

Матвеич рыкнул:

— Ты знай, иди молись! Я сам погляжу, вязать, аль не вязать…

Убрав с лица рассыпавшиеся волосы, Аленка опустилась на колени под иконами. Молилась долго, повторяя одно и то же: какая-никакая, а передышка!

x x x

Тетка угодливо приняла из рук хозяина стакан с самогонкой.

Осторожно зажевала хлебушком, залебезила:

— Ой, спасибо тебе, батюшка! Без мужика, без отца-матери ращу девку-то! Сам знашь, каково оно… И уж порота она немало, и в погреб голышом саживала, а все одно напроказит! Ты уж построжей, построжей пори девку…

— Оно бы и плетей не помешало… — раздумчиво проговорил хозяин.

— Уж и плетей дай, батюшко Матвеич! Отлежится, куда денется… Рази по нынешним временам девок правильно учат? Негодность одна! Уж ты расстарайся, батюшка…

Приняв второй стакан, жадно схватила в руки протянутую пузатую бутыль и глечик меду. Закивала головой, расплываясь в масленой улыбке:

— Оно и верно, батюшка! Ты уж тут сам… я побегу, тесто там у меня, коровка недоена… А погодя пришлешь девку, как поучена будет.

— Ну, прислать-то оно можно, а как не дойдет? Всыплю во все ворота — едва отлежится! Пущай уж тут отлеживает…

— И пусть, и пусть! — еще маслянее растянула губы тетка. — Побегу я, батюшка! Ты уж тут сам, возьми труды на себя…

— Ступай, ступай, Анна… Завтра приходи — отведешь девку домой…

Выпроводив бабу, Матвеич велел Аленке подняться и подойти к нему. Сел на скамью у стола, расстегнул воротник плисовой рубахи. Уже не скрываясь, оглядел девушку с головы до ног.

— Руки-то опусти… А то я бабского места не видал! Опусти, говорю!

Неохотно, но девушка подчинилась, открыв крутой лобок с черным треугольником курчавых волос, только ниже опустила голову и густо покраснела. Он поднял ее лицо за подбородок, но Аленка упрямо отводила глаза, поджав припухшие губы.

— Ну как, красавица, хороши были розги?

— Крепкие… — прошептала девушка.

— А сейчас снова на лавочку, и давай мне задничек!

Аленка повернулась и шагнула к скамье. Сдержав вздох, вытянулась на досках, спрятав лицо между рук. Мужик подошел к ней, взялся руками за лодыжки, потянул, выравнивая девичье тело. Широкой ладонью похлопал по заду:

— Тугая попка-то! Ишь как лоза треплется!

Изволил и пошутить:

— Даже тут от тебя одни убытки — это ж сколько прутьев изломать надо! И не жалко веток-то, а?

Аленка молча поежилась, чувствуя на ягодицах жесткую ладонь. А мужик, не отнимая руки, неторопливо прошел ладонью по тугим бедрам, еще раз по ягодицам, потрепал и вдруг с размаху врезал всей пятерней по заду.

Аленка от неожиданности охнула, сжала половинки. Матвеич довольно хмыкнул, выбрал в кадке свежий, уже размокший прут и протянул его сквозь кулак:

— Ну, пороть, штоль? Молчишь? То гляди — долго не умолчишь… Ну, с богом!

Взмахнул прутом, примерился и хлестко, сильно опустил розгу на голое тело. Дрогнули бедра, ноги, но наказуемая не издала ни звука.

— Два!

— Три!..

— Десять!!! — вот тут уже девушка не выдержала: резко, сильно сжала ягодицы, напрягла все тело.

Тут же снова свистнула лоза, прочертила очередную полосу и глухо, негромко замычала от боли Аленка:

— Ой-о-о…

К пятнадцати ударам он выбил из нее, сквозь прикушенные губы:

— Бо-о-ольно…

Девушка вздрагивала все сильнее, все сильнее стискивала половинки, все резче дергала ногами и тихо, но уже едва сдерживаясь, тянула:

— Бо-ольно…

Еще двадцать пять розог. Аленка едва перевела дух, расслабилась.

На коже блестели капельки пота, не было сил приподнять голову, волосы в беспорядке рассыпались по спине, прилипли от пота. Матвеич отбросил очередной прут, истрепанный на конце, и шлепнул Аленку по битому заду:

— Подымайся, красавица! Молодцом лежала! За храбрость — стаканчик…

На этот раз Аленка поднялась не сразу. Усталость и боль брали свое — она тяжело перевела дыхание, закусив губы, поднялась со скамейки. Упрямо, демонстративно прикрыла руками наготу.

— Ну-ну, закрывай… — усмехнулся мужик. — Вот что: банька истоплена, сходи, ополоснись да попарь задничку… Глядишь, и поумнеешь…

Девушка кивнула головой, помедлила и даже зная ответ, все-таки спросила:

— А после баньки… снова сечь?

— А куда же деваться! — мужик сочувственно вздохнул. — Крепко тебе быть битой, красавица. Ты пока раскинь умом — можно и не одни только прутья целовать-то!

Аленка смахнула со лба прилипшие волосы, вздохнула и молча вышла в сени. Хлопнула дверь — через двор стукнула вторая: девушка пошла в мыльню. А Матвеич, неторопливо пропустив очередной стаканчик, с хрустом потянулся и задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Упряма девка! А переупрямить надо — негоже отступать теперь, это же срам какой: с девкой молоденькой не совладать! Не, силком тут брать нельзя — поркой переупрямлю! Ишь, как лозу терпит, негодница! Хоть бы крикнула раз! Ничо, еще подашь голосок! А уж как подашь — ума добавлю еще получше. И уж не прутом — разгуляется по спинке ременная, в три хвоста!