Долгий сон - Страница 91

Отняв от шрамика палец, он ободряюще погладил по щеке — Тайка благодарно прижалась на мгновение к его плечу. Мужчина велел:

— Надень валенки.

Девушка даже не дрогнула, хотя в глазах появилось понимание. Понимание — и покорность. Старательная, на любви построенная покорность! Вступила в широкие тёплые валенки, а он толкнул пристывшую дверь в сени. Вышли — сзади тянуло уютным теплом, спереди тонкими струйками пара пробивался солнечный рождественский морозец.

Скрипнула внешняя дверь, заиграли в глазах солнечные зайчики — лишь на секунду замешкавшись, девушка вышла на крыльцо. Он был в брюках и рубашке, она — голенькая. Холод цепко ухватил соски грудей, окинул всё тело, она прикусила губу и замерла, ожидая, что он скажет. Мужчина показал рукой на широкую деревянную скамью, вкопанную недалеко от дорожки. Скамья почти спряталась в снежном намёте.

— Ты получишь всего три розги. Ложись на скамью и жди меня — я принесу прут.

Тайка коротко выдохнула облачко пара:

— Как скажешь… — и сошла с крыльца, проваливаясь валенками. Он с крыльца смотрел, как она прошла по сугробам к скамье, наклонилась счистить с неё рукой пухлую снежную шапку.

— Ложись! — прикрикнул. — Остывай, негодная девчонка!

Тайка зябко повела плечами, переступила из валенок, сразу окунувшись в сугроб голыми ногами чуть не до колен, и… быстро легла прямо в снежный холм, прикрывший ледяное ложе скамьи. Её бело-розовое тело на белом снегу показалось ему сгустком игравшего солнечного света. Наказанная девушка лежала ровно, не шевелясь, только едва заметно приподняв бёдра, чтобы снег не так жадно хватал холодом живот и лобок.

Он вернулся в дом, неторопливо закурил, выглянул в окошко: голая девушка начала слегка извиваться, спасая от подтаявшего под ней снега то груди, то бёдра, двигала ляжками. Налетевший ветерок кинул пригоршню мелкой снежной пыли, взметнулись длинные локоны, и Тайка приподняла плечи, дёрнулась, словно сильнее вжимаясь в скамью.

Ещё с минуту понаблюдав, как «остывает» его нерадивая собственность, Яан вернулся в сени, где в огуречной бочке мокли тугие длинные прутья. Выбрал один, проверил на взмахе, и пошёл на двор. Остановился у скамьи, над Тайкой. Она дрожала, дышала прерывисто, но не смела ни поднять головы, ни подать голос. Круглые ягодицы, уже побелевшие от морозца, то слегка сжимались, то снова расслаблялись, стройные ляжки подрагивали, а пальцы то сжимались в беспомощные кулачки, то снова сплетались над головой. Девушка сильно замерзла, и это было заметно не только по холодной дрожи, но и по следам «утреннего ремешка», которые снова проступили на её заду розовым рисунком.

Докурив, мужчина провел прутом по телу девушки — от плеч к ногам.

— Выровняй спинку… раз! — и гибкий прут со свистом лёг чуть пониже лопаток.

Тайка резко вскинула голову, коротко повторила:

— Раз!

— Расслабь попу… Два! — с оттяжкой высек ягодицы.

— М-м-м, — негромко откликнулась девушка, судорожно дёрнувшись на скамье.

— Не напрягайся! — повторил построже, и снова с потягом, но уже по ляжкам.

Девушка на этот раз смолчала, и только напряжённые ноги выдали, как трудно было ей принять такую сильную розгу.

— Ну, теперь остыла?

— Да… — тихо ответила наказанная.

— Ладно, можешь вернуться в дом.

С порога она чуть не бегом — к печке. С наслаждением прижалась к горячему белёному боку, перевела дыхание, смущённо посмотрела на своего хозяина:

— Ужас как замёрзла…

— А если бы я не вышел тебя сечь?

Она слегка пожала плечами, словно удивившись вопросу:

— Лежала бы…

— Так ведь замерзла же!

— Ты приказал лежать и ждать, — в её голосе слышалось недоумение: дескать, что уж тут непонятного?

Мужчина едва заметно усмехнулся:

— Молодец, девочка… Ну ладно, погрейся, накинь халатик и давай-ка за стол. Праздник у нас с тобой или не праздник?

Накидывая халатик, она снова повела плечами — горел рубец на спине. Присев к столу, чуть подвинулась на край табуретки — хотя всего две розги, но мочёный прут оставил горящую память. Теперь жди, пока пройдёт… Но уже через несколько минут она и думать забыла про наказание — действительно, праздник у них или не праздник?

Это был настоящий праздник. Наступил момент, когда он подал ей руку, как настоящей леди, провёл на середину комнаты и аккуратно завязал глаза. Она стояла, не шелохнувшись, пока он бережно снимал с неё халатик — не сорвал, как положено перед поркой, а аккуратно опустил материю с её тела. А потом она ощутила всей кожей прикосновение шелковистой ткани. Не очень умело, но старательно он расправлял складки, что-то подвязывал… И лишь потом, за руку отведя к старенькому, поблекшему зеркалу в шкафу, снял повязку.

В мутноватом стекле отразилась длинноволосая, стройная, и отчего-то сразу ставшая высокомерной настоящая английская леди: в длинном, очень строгом и вместе с тем поразительно изысканном вечернем платье… Чёрный муар шёлка открывал плечи, сбегал широким воланом к поясу, продолжая складки высоким разрезом на бедре. Это был поистине царский подарок, и вдруг она поняла: как-то, гуляя с ним по городу, она как заворожённая застыла перед витриной — там было именно это платье. Он запомнил и теперь…

Тайка коротко всхлипнула и, резко развернувшись, обвила руками его шею, тесно-тесно прижалась к крепкой груди. Не было слов. Да и зачем?

И потом снова продолжался праздник — похрипывал телевизор с постоянными клипами, и она танцевала перед ним, танцевала с ним, ощущая горящим от страсти телом его руки сквозь тонкий шёлк своего подарка. А потом он поцеловал ей руку, и она поняла — царственно шагнула к кровати, неторопливо потянула вниз молнию и медленно, с достоинством выскользнула из платья. Она стояла над ним, упавшем на пол, не голая — она была нагая, как девушки с картин Возрождения. И действительно не надо было слов — он поднял свою Женщину на руки, бережно уложил на кровать и легонько поцеловал — в губы, соски набухших грудей, в сокровенное место. И взял её нежно, словно хрустальную, и она стонала от страсти, стонала и захлёбывалась слезами благодарности и восторга, бессвязно шепча: «Не выходи из меня»…